Первый учебный год пролетал с молниеносной скоростью. Приехав сюда, Голдштейн не думала, что сможет привыкнуть к чванливой и замкнутой натуре британцев, которая раньше так выводила ее из себя. И вот, оказалось, что вторая половина корней девушки дала о себе знать — акцент становился менее заметным, а привычки менялись. Казалось, Индиана только вчера переступила порог УМИ, попала в команду по квиддичу и написала статью для газеты, а уже прошла первая сессия. Первые серьезные матчи, на которых удалось себя зарекомендовать, первые выпуски, новые друзья. Друзья, ставшие ее университетской семьей. Те самые, за которых она теперь всерьез переживала.

Люси рассказала ей о расставании с Кристофером почти сразу после того, как это произошло. Расстроенная, но уверенная в своем решении, Уизли не стала долго скрывать от подруги правду. Голдштейн лишь сочувствовала и качала головой, хотя ранее дала себе обещание не вмешиваться в отношения двух дорогих ей людей. И если один дорогой человек был на первый взгляд в порядке, то что происходит со вторым она представляла слишком отчетливо. А потому еще раз обняла подругу (подтвердив, что все мужчины в душе рогатые животные), взяла свой рюкзак и отправилась на тренировку. Кристофер Бёрк никогда не пропускал тренировки.

Все бывает в первый раз. Команда собралась на поле в назначенный час, а капитан опаздывал. Сначала на пять минут, потом на пятнадцать. Инди кусала губы, оглядывая ребят, и в конце концов все начали расходиться. Пообещав товарищам, что она разберется, в чем дело, Голдштейн переоделась и уверенно направилась в единственное место, где сейчас мог находиться Бёрк.

Небольшой бар, спрятанный на витиеватой улочке с выложенным брусчаткой тротуаром, встретил девушку теплом и перегаром. Стрелка на часах болталась в районе позднего вечера, а значит для подобных заведений наступал момент, когда посетители надрались достаточно, но домой пока идти не в состоянии. Тщательно игнорируя комментарии некоторых из присутствующих по поводу своего появления (она была здесь не раз, но некоторые не понимают слова “нет”), Голдштейн прошла по залу и увидела знакомую фигуру. Бёрк сидел на своем привычном месте — за барной стойкой в углу помещения. Что ж, она действительно слишком хорошо узнала его.

— Ну что, герой-любовник? Проморгал ненаглядную? — Инди без спроса присаживается на соседний с Бёрком стул и сочувствующе хлопает ладонью по его плечу. Смягчать сказанное девушка была не намерена, так как знала, что расставание произошло по обоюдному согласию. Кроме того, часть нее была даже рада, что все произошло именно так. Все время, что Люси и Кристофер были вместе, Индиана невольно становилась свидетелем их ссор. То Бёрк начинал жаловаться на Уизли, доказывая, как ему мешают жить. То Люси злилась и изливала подруге свои проблемы. Каждый раз Голдштейн терялась, не в силах принять одну из сторон. Это должно было когда-нибудь закончиться.

— О, капитан, мой капитан. Команда ждала тебя больше часа, — негромко сообщает Голдштейн, не надеясь, что Бёрк поймет отсылку к классике маггловского кинематографа.  Инди была уверена, что идет сюда, чтобы отчитать Кристофера за пропущенную тренировку, но сейчас лишь вздыхает, прогоняя лишние мысли. Похоже, на трезвую голову она этого не выдержит. Голдштейн снова оглядывает своего капитана, выдыхает носом воздух и улыбается бармену, — Бокал красного вина, пожалуйста.

Бармен, кажется, обрадовался появлению Инди намного больше, чем Кристофер. Шустрый парнишка сразу поставил перед девушкой бокал с кроваво-красной жидкостью, а Голдштейн сделала глоток. По телу пробежала приятная искорка тепла, заставляя сознание хоть немного успокоиться. Это было необходимо. Ведь в данный момент Индиана готова была отчитать Бёрка, как маленького ребенка, за отвратительное поведение.

Дело было даже не в алкоголе. Уж кто, а Голдштейн не имела права осуждать людей, заливающих горе горячительными напитками. Девушка сама не раз и не два приходила в этот бар, пользовалась отцовскими запасами и заглядывала на вечеринки друзей, чтобы превысить свою норму. Забавно, ведь в первую встречу с Бёрком, еще на посвящении первокурсников, Инди была пьяна настолько, что остатки неудавшегося ужина оказались у него на туфлях. Провал в отношениях с Люси девушку тоже волновал мало. В конце концов, это не ее дело. А вот квиддич. Квиддич — совсем другая история.

— Еще раз меня так назовешь, и содержимое этого стакана окажется у тебя на голове, — Она не шутила. Идиотское прозвище, данное Бёрком девушке, выводило ее из себя похлеще, чем что-либо еще. И испепеляющий взгляд, которым Инди одарила своего друга, был тому подтверждением. Кристофер этого даже не замечает — настолько захмелело его сознание. Лишь делает глоток из стакана, оставленного барменом. Голдштейн закатывает глаза и отбирает напиток из рук Бёрка, чтобы отставить его в сторону, — Люси может позаботиться о себе. Так что сегодня я буду твоим голосом разума.

Она делает еще один большой глоток из бокала. Кисловатый привкус почти незаметен, зато на душе все лучше и лучше. Бёрк болтает что-то про капитанство и Голдштейн вновь сверлит его взглядом. Идиот. Пусть пьет сколько хочет, пусть рушит отношения, но спускать с рук то, в чем он был одним из лучших, что было его страстью и увлечением — это самое глупое, что можно сделать сейчас. Для самой Голдштейн квиддич был способом выплеснуть эмоции. Разрядиться. Отвлечься. Бёрк не должен потерять эту возможность, а потому Индиана жестом подзывает бармена, — Этот кретин на сегодня закончил. Посчитайте, пожалуйста.

Одним глотком Голдштейн опустошает свой бокал и достает из рюкзака кошелек, чтобы кинуть на стойку несколько золотистых монеток. Это явно больше, чем составлял счет, но может заставит бармена на всякий случай молчать о произошедшем. Инди застегивает обратно рюкзак, надевает его и встает со стула. Теперь самое сложное. Пожалуй, она могла бы отвести Бёрка к себе домой, но, во-первых, отец еще не забыл с войны непростительные заклятия, а во-вторых, она бы попросту не дотащила Кристофера так далеко. Знакомых у нее в округе нет, а значит остается единственный возможный вариант. Интересно, пьян ли Бёрк настолько, чтобы согласиться на него?

— Морали тебе будут читать твои девушки. Я лишь хочу убедиться, что мой капитан не уснет в ближайшей канаве, потому что завтра ты идешь на тренировку и объясняешься перед командой, — Голдштейн тянет Бёрка за руку, пока тот не начал возмущаться, и кивает на дверь в другом конце помещения. Лишь бы его хватило на то, чтобы дойти и показать дорогу, — Мы идем к тебе домой, Бёрк.

Отредактировано Indiana Goldstein (2019-01-15 20:21:40)

Как и ожидала Инди, Бёрк оказался тяжелым и неповоротливым, как баран. Сильно захмелевший баран. Девушка вывела его из бара и, придерживая за руку, чтобы капитан не распластался прямо на тротуаре, шла рядом. На улицу уже опустилась ночь. В окнах домов один за одни гасли огоньки, подсказывая, что нормальные люди в такое время ложатся в кровать и спят, а не тащат нетрезвых друзей неизвестно куда. Но Голдштейн ни разу не усомнилась в своих намерениях. Кристофер был ей небезразличен. Конечно, как и любой друг, который оказался в беде — пусть и по собственной воле.

Улица наконец закончилась, и перед ними оказалась дверь подъезда. Такая же старая и покосившаяся, как и весь дом, к которому привел Индиану Бёрк. Девушка нахмурилась, оглядывая осыпающуюся штукатурку стен, и несколько раз переспросила Кристофера, в правильное ли место он ее привел. Парень лишь кивал, уже отыскивая ключи в своем кармане, и Голдштейн напряглась еще больше. Что не сравнилось с изумлением, которое ожидало ее, когда дверь наконец поддалась и открылась.

Нет, конечно, Инди знала о жизненной ситуации Криса. Прекрасно знала о проблемах с семьей и бывалой аристократичностью, которую он сменил на жизнь обычного человека. Знала, что он живет один и его дом — это далеко не поместье где-нибудь в Южной Англии. Они много говорили о своих жизнях, правда, Инди рассказывала намного больше. Но все равно, перешагнув порог, за который уже ступил Бёрк, Голдштейн недоверчиво посмотрела на своего друга.

— Я смотрю, аристократы уже не те? — вялая шутка, с которой Инди прошла в первое и единственное помещение квартиры. На стенах проглядывали ободравшиеся и пожелтевшие обои, под потолком застыло облако пыли. Крошечная кухня, маленькая гостиная и кровать. Ничего лишнего, ничего, что хоть немного могло бы намекать на происхождение своего владельца. Голдштейн повернулась к Бёрку, который едва держался на ногах, и вдохнула, чуть покачав головой, — И почему ты не рассказал?

Да, квартира была крошечной. В ней почти не чувствовалась атмосфера настоящего дома, а вещи были старые и потрепанные. Да, возможно, это не то, чем мог бы гордиться любой человек. Но это все же был его дом. Какой-никакой, может временный, но дом. Голдштейн не чувствовала отвращения или осуждения, никакого разочарования или ужаса. Только понимание. Безграничное и спокойное. В Штатах она жила с матерью в совсем небольшом и простом домике, несмотря на то, что в Англии ее ждал особняк деда. И что-то подсказывало, что и сейчас она не задержится надолго в его особняке. В конце концов, дом делают совсем не вещи.

— Давай, аристократ, пора ложиться спать, — Индиана подходит ближе и помогает Кристоферу стянуть куртку. Вешает ее на крючок, а затем подталкивает Бёрка к кровати, чтобы тот не начал снова возмущаться. Чем скорее он ляжет спать, тем легче будет с утра. Хотя, учитывая количество выпитого спиртного, с утра его ждет такая головная боль, что удар бладжером может нервно покуривать в сторонке. Голдштейн помогает парню стянуть ботинки, подтаскивает одеяло поближе. Миссия выполнена. По крайней мере, ей так кажется.

скоро свет, скоро день,
скоро снова весна.
я ищу на тебе в темноте следы сна,
а ты, найди меня.

На момент Индиана почувствовала тянущую, неприятную неловкость. Несвойственное ей ощущение, когда вроде бы все сделано, моральный долг выполнен, и пора уходить, но что-то заставляет глупо топтаться на месте. Голдштейн тихо оттягивает лямки рюкзака, болтающегося за спиной, поправляет выбившиеся из заколотых на затылке волос пряди. На секунду начинает грызть ногти, но сразу одергивает себя — уже год, как она пытается избавиться от этой детской привычки. Кристофер даже не спорил. Упал на кровать, повинуясь девушке, и теперь только полусонно щурился. Инди представила, насколько у ее капитана сейчас кружится голова, двоится в глазах, а сознание напоминает переваренную кашу, но он все равно выглядит неплохо — на ее тонких губах появилась улыбка. И от этого неловкость моментально переросла в смущение.

Стараясь спрятать порозовевшие щеки, Голдштейн отворачивается, негромко кашляет в кулак. Ищет взглядом дверь и ключи, оставленные Бёрком в замке. Шестеренки в голове работают, чтобы придумать очередную колкую прощальную фразу — ведь в этом и заключался особый шарм отношений с Бёрком. Инди опускает руки, делает робкий шаг в сторону двери и чувствует, как ее ладони касаются чужие пальцы. Теплые, чуть мозолистые из-за спортивного опыта. Дыхание вдруг задерживается, выдох комом собирается в горле. Почему-то прощальная фраза так и не пришла в голову. Голдштейн снова поворачивается к кровати, встречается взглядом с Кристофером, и губы сами растягиваются в очередной улыбке. Словно ее сознание тоже охмелело, хотя одного бокала вина для этого было явно недостаточно.

только ты, только я,
только пару минут,
чтобы снова начать
или просто уснуть.

— Ну и дурак же ты, — Инди качает головой, наблюдая, как Бёрк с трудом отползает в другой конец кровати. Скидывает на пол рюкзак, стягивает с себя куртку и вешает на спинку стоящего рядом стула. Потрепанные кеды остаются возле кровати, а сама Голдштейн осторожно забирается на нее и ложится на бок. Сейчас, наверное, стоило подумать о важном. Например, как она объяснит отцу ночь, проведенную вне дома без предупреждения? Или зачем она остается в одной кровати со своим другом и капитаном? Голова отказывается думать об этом.

Инди вдруг чувствует усталость. От этого дня, переполненного чужими эмоциями, от впечатлений и переживаний. Девушка подсовывает руку под подушку, удобно устраивая на ней голову, а взгляд останавливается на лице Кристофера. Его губы пытаются что-то бормотать, а изможденное лицо напоминает недовольного, хмурого кота. Голдштейн уже хочет закрыть глаза, провалиться в сон, но слышит свое имя и что-то в груди пропускает удар. Бёрк уснул. А рука Индианы вдруг потянулась к нему. Пальцы коснулись волос, убирая от лица прядь. Мягко дотронулись до теплой кожи на виске и, как настоящему коту, погладили колючий подбородок. Наверное, если бы не усталость, Голдштейн одернула бы руку. Отвернулась, спряталась. Но сон одолевает в одно мгновение, не позволяя даже подумать о том, что только что произошло.

***

Голдштейн никогда не любила спать в чужой кровати. Она всегда плохо засыпала, мучилась, просыпаясь по нескольку раз за ночь. Ждала утра, когда можно будет вылезти из-под одеяла, под которым обычно спали другие люди. Внутренний будильник срабатывал без помех, позволяя пораньше уйти домой, но именно сегодня — именно здесь он вдруг дал сбой. Голдштейн, еще толком не проснувшись, попыталась по привычке натянуть одеяло повыше, чтобы оттянуть момент пробуждения, но поняла, что двигаться не может. Ее придавливает к кровати чужая рука, а сама Инди уткнулась носом в теплое плечо Бёрка. Тело привычно хочет прижаться покрепче, удобнее подвинуться и продолжить спать, но сознание тихим звоночком дает понять — она влипла.

Глаза распахиваются и дыхание перестает быть мерным. Голдштейн осторожно убирает чужую руку и встает с кровати, стараясь не скрипеть старыми половицами. Нужно уходить. Прямо сейчас, надеясь, что Бёрк не вспомнит о своей вчерашней просьбе, а предательский комок, образовавшийся где-то в животе девушки вчерашним вечером, рассосется сам собой. Она гонит из головы все мысли, быстро надевает кеды и хватает со стула куртку. В этот же момент с тумбочки, стоявшей рядом, падает задетая кружка и разлетается по полу на десятки керамических острых кусочков. Секунда — Голдштейн глупо смотрит на осколки. Еще одна — ее губы беззвучно произносят ругательство, и девушка оборачивается к Бёрку, быстро соображая, насколько зашкаливает уровень ее наивности, чтобы думать, что он не проснулся.

Ну конечно проснулся. Бёрк заворочался на кровати, и Инди всерьез подумывала вылететь из квартиры без объяснений. Правда, им все равно придется встретиться на сегодняшней тренировке, да и всех последующих — а объяснить свое поведение Голдштейн бы не смогла. Поэтому девушка только делает глубокий вдох, стараясь не смотреть в глаза парню, и опускает руки. Может, он сам смутится и предложит ей встретиться уже на поле? Или разозлится за вмешательство в его личную жизнь, а затем вытолкает за дверь? Любой из этих вариантов был бы лучше того, что произошло сейчас — потому что Кристофер Бёрк лишь отшутился в своей привычной манере и попросил сварить ему кофе.

Индиана закатывает глаза, чуть тряхнув головой, и куртка вновь оказывается на спинке стула. Сначала безумно захотелось ёрничать. Пошутить про прислугу, которая осталась в его старом особняке, или про количество антипохмельных зелий, выпитых Бёрком за последнее время. Хотелось кинуть в него подушкой, устроиться на кровати и самой ждать кружку кофе, как Голдштейн сделала бы в любой другой ситуации. Но сейчас она только смотрит на страдающего Кристофера, ухмыляется собственным мыслям и идет на крошечное подобие кухни, чтобы поставить чайник.

— Мерлин упаси, если я найду здесь твои секс-игрушки, — а вот и первая шутка. Уже лучше, сознание проясняется. Индиане было искренне жаль Бёрка за разрыв с Люси, и она прекрасно понимала его желание напиться. Да и помочь она ему вызвалась сама, так что давать задний ход было поздно. Но никто же не запрещал шутить на отвлеченные темы, пусть и от которых щеки опять покрылись румянцем? Голдштейн подходит к тумбочке, открывает пару ящиков и действительно находит несколько пузырьков с зельями, которые относит на кухню, чтобы выбрать нужный. Благо, обошлось без слишком откровенной информации о Кристофере. Который, кстати, все же решился встать с кровати.

Индиана уже намного спокойнее перебирала пузырьки, когда услышала начало вопроса, о продолжении которого было нетрудно догадаться. Было ли что-то у них? За исключением того, что ночью ей, как последней глупой девчонке, хотелось обнять, поцеловать Бёрка, прижаться к нему во сне? Или может что-то, кроме этого тянущего чувства в животе, которое не проходило с того момента?..
— Нет, ничего не было, — Голдштейн крепче держит нужный пузырек, чтобы не повторить недавний инцидент с кружкой, — То есть, ничего того, что происходит с людьми обычно в кровати. Нет, в смысле, не то, что произошло между нами в другой кровати.
Инди зажмуривается и касается ладонью лба, ненавидя свою болтливость. Они не говорили о том, что случилось в начале года, да и надобности не было. Случайность. Которая совершенно не к месту вспоминается сейчас. Девушка наконец наливает в не слишком чистую кружку кофе и берет в руку пузырек, поворачиваясь к Бёрку с самой невинной улыбкой на свете, — В общем, мы уснули сразу же. Не волнуйся.

Казалось, что опасный момент пройден, вот только Кристофер решил именно в этот конкретный момент переодеться, что-то болтая про завтрак. Голдштейн кашлянула и отвела взгляд, но краем глаза продолжала наблюдать за движениями мужчины. Комок в животе мучительно заныл, и Индиана всеми силами заставила себя смотреть в кружку, которую поставила на высокий и небольшой стол. Что он там спрашивал? Завтрак. Помучить себя, глядя на него еще какое-то время, или помучить себя, отправившись домой?
— А ты умеешь готовить? Потому что я нет, — Голдштейн мысленно отправляет голос своего разума в дальнее путешествие до пятой точки и садится на один из барных стульев. Себе она тоже налила кофе, а поэтому дотянулась до второй кружки и сделала глоток обжигающе горячего нектара жизни. Еще несколько секунд Инди лишь задумчиво рисовала пальцем на столешнице, а затем произнесла, не глядя на Бёрка, — А я все думала, почему ты ни разу не приглашал меня к себе домой. И знаешь, даже сейчас не понимаю. Почему?

В этом было что-то сюрреалистичное. Инди и раньше считала Бёрка своим другом, причем достаточно близким — ему можно было пожаловаться на очередные капризы матери, не желающей возвращаться домой, рассказать про замкнутость отца и загоны деда, решившего сделать из Индианы наследницу. Можно было посмеяться над неудачными отношениями и обсудить интересы. Один раз Голдштейн даже заставила его попробовать пиццу в крошечном кафе, и это было самое веселое впечатление последнего времени. В общем, они уже давно были друзьями. Но почему-то только сейчас, оказавшись в квартире Кристофера, девушка почувствовала, что начала узнавать его настоящего. Будто шелуха, мешающая уже несколько месяцев, слой за слоем стала осыпаться.

— Конечно лучшая, — Инди вдруг смеется и чувствует, как неловкость начинает рассеиваться. Ей все еще безумно хочется что-то сделать, растрепать волосы Бёрка, дотронуться до него, почувствовать тепло. Хочется не выходить из этой квартиры, пусть здесь и почти нет места, вернуться в кровать. Голдштейн подпирает ладонью подбородок, задумчиво стуча ногтем по кружке, когда Бёрк спрашивает о чем-то. Чуть вздрагивает, выныривая из нахлынувшего потока мыслей, и растерянно улыбается, — Могу! Хотя я бы себе в руки нож не давала.

Девушка все-таки берет в руки нож и начинает нарезать буханку хлеба, заботливо подсунутую Бёрком. Он шумно хлопочет у плиты, и краем глаза Индиана наблюдает за движениями мужчины. Похоже, что ему здесь комфортно. Конечно, не в плане уюта или бытовых вещей, но в моральном плане точно. Бёрк уверенно занимался делом и такого спокойствия на лице мужчины, как было сейчас, Голдштейн еще не видела. Она вновь украдкой улыбается, засовывая хлеб в тостер, и нажимает рычажок.

Нет, она не может это разрушить. Не может перевернуть все с ног на голову, когда Кристофер наконец подпустил ближе. Когда он вдруг стал таким понятным и простым, обычным человеком со своей зоной комфорта. Совсем не тот заносчивый аристократ, каким казался издалека. Если сделать что-то не так, ошибиться, начать рыться в собственном сердце, то все это, как неудачная партия в дженгу, обязательно разрушится. Сейчас было хорошо. На неудобном стуле, в крошечной квартире, с ужасно дешевым кофе. Было хорошо, и может этого пока абсолютно достаточно.

— А мне нравится, — Инди негромко отвечает на реплику про тесноту, улыбается так искренне и широко, оглядывая пространство вокруг себя. Она не врала. В отличие от всех поместий, в которых она побывала за свою жизнь, квартира Бёрка казалась абсолютно... настоящей, — Терпеть не могу дедушкин особняк. Все детство терялась там. Когда и без того опаздываешь, то пробегать дурацкие лестницы просто пытка!

Голдштейн эмоционально всплескивает руками, и перед ней оказывается тарелка с омлетом. Желудок вдруг напоминает, что помимо непонятно откуда возникших чувств, он может мучить еще и голодом — Инди слышит урчание и набрасывается на еду, не обращая никакого внимания на слова Кристофера. С набитым ртом, словно ей ни разу в жизни не рассказывали о манерах, Голдштейн еще говорит что-то на отвлеченные темы, а взгляд вдруг падает на настенные часы. Сделав большие глаза, Индиана целиком проглатывает последний кусок, запивает его остатками кофе и подпрыгивает с места.
— У нас же тренировка! — девушка бросается к своему рюкзаку и куртке, а затем подбегает к Бёрку, чтобы взять его за руку и потянуть со стула. Пора восстанавливать хрупкий баланс их жизней, а сделать это сейчас может только одно, — Отговорки не принимаются. По дороге придумаешь, как объяснишь команде вчерашний инцидент. Собирайся, капитан, с меня вечером пицца.