Бармен наполняет сразу три стопки, умело не разбрызгав содержимое бутылки на лакированную стойку. Подмигивает, уже даже не убирая далеко выпивку. Кажется, это была текила. А может, водка? Голдштейн цепко хватает одну из стопок, выпивает залпом и показательно морщит нос. Ага, все-таки текила. Рука привычно тянется за ломтиком лайма, чтобы перебить терпкий вкус алкоголя.
По телу вновь разливается приятное тепло, горло чуть жжет, но Индиана лишь заливисто смеется и качает головой в такт громкой музыке. Она уже давно потеряла счет выпитым стопкам, бокалам, бутылкам — вроде бы, их было не так много, но замутненное сознание подсказывало обратное. Пальцы постукивают по стойке, отбивая мелодию, а Голдштейн вновь поворачивается к Алиоту.
— Если я когда-нибудь решу поступать в университет, то только ради студенческих вечеринок и скидок на выпивку. Вот это мотивация, — девушка смеется и подпрыгивает от восторга, когда в колонках начинает играть ее любимая песня. Еще один шот выпивается почти неглядя, Инди восторженно хлопает по стойке и хватает Эйвери за руки, отступая к танцполу.
Она почти успела забыть, как оказалась здесь. Как мама уехала, чтобы отвлечься от развода, как отец закопался в работу и почти не вспоминал о существовании дочери. Как дед, раньше пересекающийся с Инди только летом, вдруг стал подозрительно часто напоминать ей об учебе и светлом будущем. Из головы почти пропали расстроенные лица друзей, оставшихся в Нью-Йорке, а где-то в груди музыка и алкоголь почти заполнили звенящую пустоту — Голдштейн ведь так и не решила, что собирается делать с собственной жизнью.
Алиот стал спасительным кругом, который помог хотя бы на несколько часов выбраться из вороха проблем. Он никогда не задавал ей глупых вопросов и позволял болтать о глупостях — почти что старший брат, которого у Голдштейн никогда не было. Инди смотрит на него снизу вверх и вдруг снова широко улыбается. Все-таки Нью-Йорк без него тоже не был идеален.
В заведении становится жарко. Вокруг уже много людей, Индиана жмется ближе к Эйвери, все еще покачиваясь в такт музыке. Ноги уже гудят, совсем не привыкшие к каблукам, а какой-то парень рядом явно оценивает не модный дизайн ее платья. Голдштейн опускает ладонь на плечо Алиота, чтобы не потерять равновесие, и тянется к его уху.
— Кажется, Британия наконец начинает мне нравиться! — снова негромкий смешок, и во фразе даже почти нет иронии. В конце концов, для счастья Индиане надо не слишком и много. Девушка заглядывает в глаза Эйвери, пытается сфокусировать на них взгляд, но только безуспешно щурится, — Закажем что-нибудь еще или найдем другое место?